пятница, 05 мая 2017
Активный участник Международного Броуновского Движения
«Я же пошутил!»
Меньше всего Лек ожидал, что его слова будут восприняты так серьезно.
«Я же просто так сказал…»
А их не только не расценили, как шутку, но еще и… по-настоящему воспользовались.
«Неужели связь с внешним миром стала совсем паршивой?!»
Его шутливое предложение, высказанное перед отъездом в одном из немногих трактиров Долины, оказалось настолько актуальным, что впору было заподозрить жуткий и загадочный мор, в одночасье выкосивший всех посыльных и письмонош.
А ведь он всего лишь сказал, что если вдруг кому надо, то он может в Фирдз или в Телгару почту захватить, ему, мол, не сложно. И даже не сразу понял, отчего Зав, возвращавшийся к столику с вином и сыром, отчаянно мотает головой, а после смотрит на брата с насмешкой и сочувствием.
Сейчас же, когда перед ним уже выросла горка писем, свертков и коробочек, он мог лишь хвататься за голову и втихомолку проклинать свой длинный язык. Ведь никто же не тянул! Мог бы и промолчать!
Зав ехидно усмехнулся и сказал, что Леку явно нужно еще как минимум две лошади. А то и три. Надо же все это куда-то нагрузить, не на одну же его несчастную кобылу… Лек машинально кивнул и принялся за упаковку всего этого барахла, которое ему придется таки везти в Фирдз (хорошо хоть, что только туда, в Телгару отправится только пара писем да один небольшой сверток, легко умещавшийся в походной котме).
Зав, все еще посмеиваясь, ушел, чтобы позаботиться о конях. А Лек остался наедине с почтой, переваривая собственную промашку. Впрочем, ему уже становилось смешно. То есть, он, конечно, вляпался, но… совершенно безобидно ведь вляпался. Без последствий.
Так ведь, а?
Когда к нему подошла высокая эйлка, одетая хоть и небогато, но весьма достойно, он все еще продолжал так думать.
Меньше всего Лек ожидал, что его слова будут восприняты так серьезно.
«Я же просто так сказал…»
А их не только не расценили, как шутку, но еще и… по-настоящему воспользовались.
«Неужели связь с внешним миром стала совсем паршивой?!»
Его шутливое предложение, высказанное перед отъездом в одном из немногих трактиров Долины, оказалось настолько актуальным, что впору было заподозрить жуткий и загадочный мор, в одночасье выкосивший всех посыльных и письмонош.
А ведь он всего лишь сказал, что если вдруг кому надо, то он может в Фирдз или в Телгару почту захватить, ему, мол, не сложно. И даже не сразу понял, отчего Зав, возвращавшийся к столику с вином и сыром, отчаянно мотает головой, а после смотрит на брата с насмешкой и сочувствием.
Сейчас же, когда перед ним уже выросла горка писем, свертков и коробочек, он мог лишь хвататься за голову и втихомолку проклинать свой длинный язык. Ведь никто же не тянул! Мог бы и промолчать!
Зав ехидно усмехнулся и сказал, что Леку явно нужно еще как минимум две лошади. А то и три. Надо же все это куда-то нагрузить, не на одну же его несчастную кобылу… Лек машинально кивнул и принялся за упаковку всего этого барахла, которое ему придется таки везти в Фирдз (хорошо хоть, что только туда, в Телгару отправится только пара писем да один небольшой сверток, легко умещавшийся в походной котме).
Зав, все еще посмеиваясь, ушел, чтобы позаботиться о конях. А Лек остался наедине с почтой, переваривая собственную промашку. Впрочем, ему уже становилось смешно. То есть, он, конечно, вляпался, но… совершенно безобидно ведь вляпался. Без последствий.
Так ведь, а?
Когда к нему подошла высокая эйлка, одетая хоть и небогато, но весьма достойно, он все еще продолжал так думать.
вторник, 15 ноября 2016
Нормальность в этом мире неуместна!
Я проснулся - или очнулся? - от какого-то нового звука. Птица? Кажется, я слышал такую... давно...
Глаза я открывал долго, как будто они были тоже какими-то больными, а веки вообще прилипли.
А потом всё-таки открыл - и понял, что еще было непривычным. Ко мне привалился Гирька. Сейчас он казался еще более хрупким и больным. А рядом был костер, до сих пор тлеющий, что само по себе было маленьким чудом. И дрова рядом - так много! Боги, как же Гирьке это удалось?!
Но, тем не менее, костер вот-вот мог прогореть, так что я очухался вовремя... Надо всего лишь встать и подложить дров.
Всего лишь...
Но я боялся, что не смогу. И дело даже не в том, что будет больно двигаться. А просто грохнусь - либо в костер, окончательно его погубив, либо на Гирьку или просто башкой об камень...
И я принялся двигаться... ползком. Словно у меня перебиты ноги. Хотя нет! Ногами я отталкивался, локтями тоже... Доползти до веток... ухватить несколько, словно букет цветов, потом обратно - к костру... разломить их на коротенькие, по очереди, затем подложить... и обратно, за следующим букетом.
Тоненькие ветки прогорали быстро. Но главное - они занялись! Гирька, умница, прежде чем свалиться без сил, положил в костер несколько больших, чуть трухлявых поленьев... каким чудом, откуда их взял?! - и они тлели. Теперь уже, кажется, ровный огонек... и в следующий мой рейд я долго, томительно и неудобно ломал уже более толстые палки, пытаясь упереть их одним концом в локоть, плечо... лучше не вспоминать. Всё время по больному месту попадал. Мест этих, больных, было многовато...
Но нужно было добавить толстых палок или полешков, иначе мне нужно будет беспрерывно ползать за новыми порциями.
А с костром всё-таки веселее!
Я застыл, опершись на локоть - который уже ныл, жаловался и в нескольких местах рассадился. Но так было удобней.
Как жаль, что я всё съел, обормот!
Тут была еще добыча Гирьки - корневища, но что с ней делать?
Глаза я открывал долго, как будто они были тоже какими-то больными, а веки вообще прилипли.
А потом всё-таки открыл - и понял, что еще было непривычным. Ко мне привалился Гирька. Сейчас он казался еще более хрупким и больным. А рядом был костер, до сих пор тлеющий, что само по себе было маленьким чудом. И дрова рядом - так много! Боги, как же Гирьке это удалось?!
Но, тем не менее, костер вот-вот мог прогореть, так что я очухался вовремя... Надо всего лишь встать и подложить дров.
Всего лишь...
Но я боялся, что не смогу. И дело даже не в том, что будет больно двигаться. А просто грохнусь - либо в костер, окончательно его погубив, либо на Гирьку или просто башкой об камень...
И я принялся двигаться... ползком. Словно у меня перебиты ноги. Хотя нет! Ногами я отталкивался, локтями тоже... Доползти до веток... ухватить несколько, словно букет цветов, потом обратно - к костру... разломить их на коротенькие, по очереди, затем подложить... и обратно, за следующим букетом.
Тоненькие ветки прогорали быстро. Но главное - они занялись! Гирька, умница, прежде чем свалиться без сил, положил в костер несколько больших, чуть трухлявых поленьев... каким чудом, откуда их взял?! - и они тлели. Теперь уже, кажется, ровный огонек... и в следующий мой рейд я долго, томительно и неудобно ломал уже более толстые палки, пытаясь упереть их одним концом в локоть, плечо... лучше не вспоминать. Всё время по больному месту попадал. Мест этих, больных, было многовато...
Но нужно было добавить толстых палок или полешков, иначе мне нужно будет беспрерывно ползать за новыми порциями.
А с костром всё-таки веселее!
Я застыл, опершись на локоть - который уже ныл, жаловался и в нескольких местах рассадился. Но так было удобней.
Как жаль, что я всё съел, обормот!
Тут была еще добыча Гирьки - корневища, но что с ней делать?
четверг, 28 июля 2016
Нормальность в этом мире неуместна!
Обратно я доплыла так быстро!
"Обратный путь короче..." - кажется, так говорят. Не знаю, почему. А вообще я просто очень торопилась. Я плыла и радовалась, что хорошо чувствую направление и мне не нужно следить внимательно за приметами под водой и над нею.
Потому что перед моими глазами всё время стояла поляна - и раненые юноши на ней. Доверчивый, благодарный взгляд Гирли... Раны на теле Арни... Смешной щербатый ковшик и трогательный, жалкий улов... бедный, как Гирли смог только?! Как он вообще ходил с такой раной, рыжеволосый Гирли с чудесными глазами...
И я старалась плыть еще быстрее, прикидывая, где лежат лекарства, и как бы мне взять их, не перебудив всех! А если не отпустят?
В доме было ожидаемо тихо. Наша служанка Унэй проворчала, что ужин остыл, и что разогревать его я буду сама, и удалилась спать. Хвала богам, ее комнатка в стороне!
Я торопливо бросала в рот кусочки рыбы, когда услышала шаги.
- А что это ты тут делаешь?
Унвэллэ, мой младший братик. Соскучился, быть может? Хоть он уже подросток, но мы еще совсем недавно вместе играли, шалили... да вон на прошлой неделе даже.
- Ем. Ты же видишь, - улыбнулась я ему.
- Вижу, да… Уже очень поздно, матушка волновалась… - Вэлли плюхнулся недалеко от меня принялся делать объемные фигуры из пузырей. – Па, правда, сказал, что с тобой все в порядке, но ты же знаешь маму…
- Он меня чувствует! - радостно подтвердила я. - А ты, Вэлли?
- А я – когда как. Вот ты вернулась – почувствовал. Потому и пришел, собственно. Ничего не понял, но напряжение огого! Тебе нужна помощь? Тебя кто-то обидел или что случилось-то вообще?
- Нет, никто не обидел. Вэл, ты умеешь хранить тайну? По-настоящему? - испытующе уставилась я на него, подумав, что помощь Вэлли мне бы не помешала... Даже если иметь в виду только доставку всго того, что нужно друзьям.
"Обратный путь короче..." - кажется, так говорят. Не знаю, почему. А вообще я просто очень торопилась. Я плыла и радовалась, что хорошо чувствую направление и мне не нужно следить внимательно за приметами под водой и над нею.
Потому что перед моими глазами всё время стояла поляна - и раненые юноши на ней. Доверчивый, благодарный взгляд Гирли... Раны на теле Арни... Смешной щербатый ковшик и трогательный, жалкий улов... бедный, как Гирли смог только?! Как он вообще ходил с такой раной, рыжеволосый Гирли с чудесными глазами...
И я старалась плыть еще быстрее, прикидывая, где лежат лекарства, и как бы мне взять их, не перебудив всех! А если не отпустят?
В доме было ожидаемо тихо. Наша служанка Унэй проворчала, что ужин остыл, и что разогревать его я буду сама, и удалилась спать. Хвала богам, ее комнатка в стороне!
Я торопливо бросала в рот кусочки рыбы, когда услышала шаги.
- А что это ты тут делаешь?
Унвэллэ, мой младший братик. Соскучился, быть может? Хоть он уже подросток, но мы еще совсем недавно вместе играли, шалили... да вон на прошлой неделе даже.
- Ем. Ты же видишь, - улыбнулась я ему.
- Вижу, да… Уже очень поздно, матушка волновалась… - Вэлли плюхнулся недалеко от меня принялся делать объемные фигуры из пузырей. – Па, правда, сказал, что с тобой все в порядке, но ты же знаешь маму…
- Он меня чувствует! - радостно подтвердила я. - А ты, Вэлли?
- А я – когда как. Вот ты вернулась – почувствовал. Потому и пришел, собственно. Ничего не понял, но напряжение огого! Тебе нужна помощь? Тебя кто-то обидел или что случилось-то вообще?
- Нет, никто не обидел. Вэл, ты умеешь хранить тайну? По-настоящему? - испытующе уставилась я на него, подумав, что помощь Вэлли мне бы не помешала... Даже если иметь в виду только доставку всго того, что нужно друзьям.
четверг, 14 января 2016
Активный участник Международного Броуновского Движения
Все будет хорошо.
Лес, зелень, запах близкой воды, длинные волосы, фарфоровая кожа, огромные блестящие глаза, тихий плеск…
Все будет хорошо…
Целебные листья, глиняный ковшик, расползающаяся в пальцах ветошь, бахрома из ниток, заскорузлая от крови…
Все будет хорошо…
Тяжелая неповоротливая лодка, связанные за спиной руки друга, разноцветные синяки, рубцы от ран, слезы…
Все будет…
Они отдыхали.
Речная дева давно уплыла, заверив, что обязательно вернется. Сумерки обняли лес, наполнив его совсем другими, не дневными звуками. Заметно ослабевшая боль не терзала, а скорее просто напоминала о повреждении. Да и сама по себе рана выглядела уже не так пугающе и неприятно, как до вмешательства ундины.
Рыжий засыпал, потом просыпался и смотрел, как там Арни. Один раз даже смог его накормить голавлем, приготовленным Тирлейли. И сам тоже поел, с трудом остановившись – во-первых, действительно очень вкусно у нее получилось, а во-вторых… ну да, когда он нормально ел последний раз? Вот именно.
Под утро он замерз и от этого окончательно проснулся. Он распотрошил раковые клешни и хвосты, глупо поискав глазами остальное.
«Наверное, это она оторвала… Кто же еще-то?»
Арни был в забытьи, но хотя бы без лихорадки. Просто почти все время спал, а когда просыпался, то от слабости почти не разговаривал.
Гир был даже рад этому – он не знал, что сказать другу. Просто вот не знал, и все. Он лежал, смотрел в небо и размышлял.
Лес, зелень, запах близкой воды, длинные волосы, фарфоровая кожа, огромные блестящие глаза, тихий плеск…
Все будет хорошо…
Целебные листья, глиняный ковшик, расползающаяся в пальцах ветошь, бахрома из ниток, заскорузлая от крови…
Все будет хорошо…
Тяжелая неповоротливая лодка, связанные за спиной руки друга, разноцветные синяки, рубцы от ран, слезы…
Все будет…
Они отдыхали.
Речная дева давно уплыла, заверив, что обязательно вернется. Сумерки обняли лес, наполнив его совсем другими, не дневными звуками. Заметно ослабевшая боль не терзала, а скорее просто напоминала о повреждении. Да и сама по себе рана выглядела уже не так пугающе и неприятно, как до вмешательства ундины.
Рыжий засыпал, потом просыпался и смотрел, как там Арни. Один раз даже смог его накормить голавлем, приготовленным Тирлейли. И сам тоже поел, с трудом остановившись – во-первых, действительно очень вкусно у нее получилось, а во-вторых… ну да, когда он нормально ел последний раз? Вот именно.
Под утро он замерз и от этого окончательно проснулся. Он распотрошил раковые клешни и хвосты, глупо поискав глазами остальное.
«Наверное, это она оторвала… Кто же еще-то?»
Арни был в забытьи, но хотя бы без лихорадки. Просто почти все время спал, а когда просыпался, то от слабости почти не разговаривал.
Гир был даже рад этому – он не знал, что сказать другу. Просто вот не знал, и все. Он лежал, смотрел в небо и размышлял.
воскресенье, 04 октября 2015
Нормальность в этом мире неуместна!
Она всё-таки добилась своего!
Это было непросто. Твердые правила поведения уважаемой Семьи ундов, из века в век живущей в этой реке и хранящей ее... ну, не совсем в реке - дом был в закрытом от всех гроте, созданном неизмеримо давно и последние лет триста лишь приобретающим всё новые удобства и красоту. Она сама гордилась маленьким фонтаном во дворе, который сделала - он получился таким живым и веселым!
Но всё чаще ей становилось скучно. Фонтанчик хорош, когда его кому-то показываешь! А свои уже всё видели. Кому ещё показывать? Рыбам? Уткам?
Люди - они опасные, говорила мать. Они могут быть жестокими и равнодушными, их целей не понять, а речь отрывиста и чужда. "Не беда", - думала Тиррлейли, - "ведь я чувствую их эмоции, и даже могу транслировать... а если повезет, то они будут говорить на языке, который мне известен"...
Но мать, похоже, считала, что везением это не может быть ни в коем случае. И покидать грот одной не разрешала. Разве что ночью, недалеко, и лучше всё-таки в сопровождении... Семья Льле всегда была приверженцем ортодоксальных ундовских традиций. Кроме Тиррлейли - самого способного мага-эмпата и самой непослушной дочери на свете, как в сердцах утверждали родители.
Тиррлейли удрала из дома. Совсем недалеко, просто по течению одной из крохотных речушек, впадающих в ЕЕ реку. Но чувствовала себя до пьяного состояния свободной и взрослой! Запах прибрежной травы такой пряный, когда соединен с запахом земли, рыбы такие смешные, а как странно и чудесно поют птицы!
И вдруг она УСЛЫШАЛА. Нечто совершенно новое. И даже не сразу поняла, что это - просто отзвук сознания чужого разумного существа. Дома все успешно экранировались от нее (унды это умеют), и девушка уже отвыкла от такого яркого, неприкрытого и безоглядного ЧУВСТВОВАНИЯ.
Ну разве же можно так, не скрываясь, не пряча? Хотя когда в душе творится такое, тут уже не до правил, не до скрытности... Похожее состояние она однажды со-чувствовала у братика. Младшего. Который притащил домой птенца и никак не мог понять, почему ему плохо под водой? Ведь вода такая чистая, и водоросли красивые... Птичка захлебнулась, а брат, плача, все твердил, что хотел как лучше... и что он убил это чудесное теплое маленькое существо... что он злой, и нельзя ему, наверное, доверять даже и рыбок...
Каким чудом тогда Тиррлейли смогла убрать из легких птички воду и запустить крошечное сердце - она и сама не знала. Тем более что целительством не занималась. Стала заниматься, после того случая...
Сейчас было что-то похожее. Только намного, намного хуже! Потому что сильнее? Или потому что это - не унд? Она знала. Сознание было - чужим. И в то же время что-то в нем было очень похожее на нее саму. Вот только Тиррлейли никогда не испытывала такой растерянности, горя... и такого отвращения к себе!
Это было непросто. Твердые правила поведения уважаемой Семьи ундов, из века в век живущей в этой реке и хранящей ее... ну, не совсем в реке - дом был в закрытом от всех гроте, созданном неизмеримо давно и последние лет триста лишь приобретающим всё новые удобства и красоту. Она сама гордилась маленьким фонтаном во дворе, который сделала - он получился таким живым и веселым!
Но всё чаще ей становилось скучно. Фонтанчик хорош, когда его кому-то показываешь! А свои уже всё видели. Кому ещё показывать? Рыбам? Уткам?
Люди - они опасные, говорила мать. Они могут быть жестокими и равнодушными, их целей не понять, а речь отрывиста и чужда. "Не беда", - думала Тиррлейли, - "ведь я чувствую их эмоции, и даже могу транслировать... а если повезет, то они будут говорить на языке, который мне известен"...
Но мать, похоже, считала, что везением это не может быть ни в коем случае. И покидать грот одной не разрешала. Разве что ночью, недалеко, и лучше всё-таки в сопровождении... Семья Льле всегда была приверженцем ортодоксальных ундовских традиций. Кроме Тиррлейли - самого способного мага-эмпата и самой непослушной дочери на свете, как в сердцах утверждали родители.
Тиррлейли удрала из дома. Совсем недалеко, просто по течению одной из крохотных речушек, впадающих в ЕЕ реку. Но чувствовала себя до пьяного состояния свободной и взрослой! Запах прибрежной травы такой пряный, когда соединен с запахом земли, рыбы такие смешные, а как странно и чудесно поют птицы!
И вдруг она УСЛЫШАЛА. Нечто совершенно новое. И даже не сразу поняла, что это - просто отзвук сознания чужого разумного существа. Дома все успешно экранировались от нее (унды это умеют), и девушка уже отвыкла от такого яркого, неприкрытого и безоглядного ЧУВСТВОВАНИЯ.
Ну разве же можно так, не скрываясь, не пряча? Хотя когда в душе творится такое, тут уже не до правил, не до скрытности... Похожее состояние она однажды со-чувствовала у братика. Младшего. Который притащил домой птенца и никак не мог понять, почему ему плохо под водой? Ведь вода такая чистая, и водоросли красивые... Птичка захлебнулась, а брат, плача, все твердил, что хотел как лучше... и что он убил это чудесное теплое маленькое существо... что он злой, и нельзя ему, наверное, доверять даже и рыбок...
Каким чудом тогда Тиррлейли смогла убрать из легких птички воду и запустить крошечное сердце - она и сама не знала. Тем более что целительством не занималась. Стала заниматься, после того случая...
Сейчас было что-то похожее. Только намного, намного хуже! Потому что сильнее? Или потому что это - не унд? Она знала. Сознание было - чужим. И в то же время что-то в нем было очень похожее на нее саму. Вот только Тиррлейли никогда не испытывала такой растерянности, горя... и такого отвращения к себе!
Нормальность в этом мире неуместна!
Она всё-таки добилась своего!
Это было непросто. Твердые правила поведения уважаемой Семьи ундов, из века в век живущей в этой реке и хранящей ее... ну, не совсем в реке - дом был в закрытом от всех гроте, созданном неизмеримо давно и последние лет триста лишь приобретающим всё новые удобства и красоту. Она сама гордилась маленьким фонтаном во дворе, который получился таким живым и веселым!
Но всё чаще ей становилось скучно. Фонтанчик хорош, когда его кому-то показываешь! А свои уже всё видели. Кому ещё показывать? Рыбам? Уткам?
Люди - они опасные, говорила мать. Они могут быть жестокими и равнодушными, их целей не понять, а речь отрывиста и чужда. "Не беда", - думала Тиррлейли, - "ведь я чувствую их эмоции, и даже могу транслировать... а если повезет, то они будут говорить на языке, который мне известен"...
Но мать, похоже, считала, что везением это не может быть ни в коем случае. И покидать грот одной не разрешала. Разве что ночью, недалеко, и лучше всё-таки в сопровождении... Семья Льле всегда была приверженцем ортодоксальных ундовских традиций. Кроме Тиррлейли - самого способного мага-эмпата и самой непослушной дочери на свете, как в сердцах утверждали родители.
Тиррлейли удрала из дома. Совсем недалеко, просто по течению одной из крохотных речушек, впадающих в ЕЕ реку. Но чувствовала себя до пьяного состояния свободной и взрослой! Запах прибрежной травы такой пряный, когда соединен с запахом земли, рыбы такие смешные, а как странно и чудесно поют птицы!
И вдруг она УСЛЫШАЛА. Нечто совершенно новое. И даже не сразу поняла, что это - просто отзвук сознания чужого разумного существа. дома все успешно экранировались от нее (унды это умеют), и девушка уже отвыкла от такого яркого, неприкрытого и безоглядного ЧУВСТВОВАНИЯ.
Это было непросто. Твердые правила поведения уважаемой Семьи ундов, из века в век живущей в этой реке и хранящей ее... ну, не совсем в реке - дом был в закрытом от всех гроте, созданном неизмеримо давно и последние лет триста лишь приобретающим всё новые удобства и красоту. Она сама гордилась маленьким фонтаном во дворе, который получился таким живым и веселым!
Но всё чаще ей становилось скучно. Фонтанчик хорош, когда его кому-то показываешь! А свои уже всё видели. Кому ещё показывать? Рыбам? Уткам?
Люди - они опасные, говорила мать. Они могут быть жестокими и равнодушными, их целей не понять, а речь отрывиста и чужда. "Не беда", - думала Тиррлейли, - "ведь я чувствую их эмоции, и даже могу транслировать... а если повезет, то они будут говорить на языке, который мне известен"...
Но мать, похоже, считала, что везением это не может быть ни в коем случае. И покидать грот одной не разрешала. Разве что ночью, недалеко, и лучше всё-таки в сопровождении... Семья Льле всегда была приверженцем ортодоксальных ундовских традиций. Кроме Тиррлейли - самого способного мага-эмпата и самой непослушной дочери на свете, как в сердцах утверждали родители.
Тиррлейли удрала из дома. Совсем недалеко, просто по течению одной из крохотных речушек, впадающих в ЕЕ реку. Но чувствовала себя до пьяного состояния свободной и взрослой! Запах прибрежной травы такой пряный, когда соединен с запахом земли, рыбы такие смешные, а как странно и чудесно поют птицы!
И вдруг она УСЛЫШАЛА. Нечто совершенно новое. И даже не сразу поняла, что это - просто отзвук сознания чужого разумного существа. дома все успешно экранировались от нее (унды это умеют), и девушка уже отвыкла от такого яркого, неприкрытого и безоглядного ЧУВСТВОВАНИЯ.
вторник, 22 сентября 2015
Нормальность в этом мире неуместна!
Я долго, невероятно долго странствовал в чужом, темном мире.
Всё пространство пронизывали нити, тянущиеся неизвестно откуда - но чтобы не исчезнуть навсегда, я должен был следить хотя бы за одной из них. А их было много! Яркие, равнодушные, они возникали перед глазами, тянули меня куда-то... исчезали, наполняя душу ощущением безысходности... Я не смог! Не уследил! Но тут появлялась ещё одна нить, и я торопился пройти по ней... или подтянуться на руках, или ухватиться и держать... а они выскальзывали и истаивали прямо на глазах... И слышался звон, льдистый, холодный... погребальный.
Нити, сверкающие, острые, режущие руки... Как паутина гигантского паука, думалось мне. Но каков же его размер, если я ни разу не видел, чтобы нити встречались? Паук размером с город - или больше... и он не знает, наверное, что я плутаю по его паутине, а если и знает - ему всё равно, потому что я всё равно никуда не денусь...
Нет больше нитей... я лежу на чем-то - это, наверное, колья... они торчат из черной воды остриями вверх и впиваются в спину. Безлунная ночь, черное небо и черная вода - но я всё вижу, наверное, потому, что я Барс... только лучше бы мне не видеть. Нельзя шевелиться, потому что лучше быть распяленным на кольях, чем сорваться и упасть в вязкую, страшную пустоту внизу... от глубины провала, невыразимой, неживой, так страшно, что я молюсь - только бы насадиться на колья поглубже и не соскользнуть вниз, потому что там будет что-то ужасное... я чувствую себя дичью на вертеле и даже не слышу - угадываю тоненький злорадный смех из глубины... и ужас выбрасывает меня в новый сон.
Я снова привязан к дереву - на самом берегу. И Сняголов, живой и веселый, предлагает мне узнать Гирьку - тогда он, быть может, его спасет. И мимо меня проплывают по течению... трупы. И у каждого мне чудятся рыжие волосы. Но трупы плывут вверх лицом, и я не могу разглядеть... и почти у всех вывернута шея.... да, ведь это же трупы... неужели это я их всех убил?! Я же помню: под руками хрустели позвонки! Так что же... я и Гирьку убил тоже?!
С воплем я рвусь из веревок, и та, что на шее, перерезает мне горло... Тело остается привязанным к дереву, а голова падает на траву - и тут я вижу рыжего! Он стоит в воде по пояс, и из раны на боку хлещет кровь, выплескиваясь толчками... Я хочу крикнуть: "Вот он! Спасите его!" - и вспоминаю, что не смогу - разве может издавать звуки отрезанная голова?! Тоска, последняя, смертная тоска... и не оттого, что я теперь мертв, ведь не больно же! - а оттого, что позвать Гирьку не могу... и вообще, это же так смешно и унизительно - голова на земле, как мячик...
И снова ночь. И звезды над головой. И... я целый, не отрезана у меня голова... а надо мной - Зверь... заботливый такой, с кружкой воды...
- Ты пей, тебе нужно пить... Пей и не шевелись, я всё сделаю сам, тебе хорошо будет...
- Нет! - пытаюсь закричать я, но вода льется в горло и почему-то обжигает его.
Зверь опять копошится, пытаясь распустить на мне пояс, я извиваюсь, хочу пнуть его ногой - но тело словно сковано и не двигается, ни руки, ни ноги...
- Красивый мальчик, - говорит Зверь голосом последней моей любовницы, девушки из фирдзского трактира.
- Ненавижу! Мерзость... плесень... - пытаюсь выговорить я, но слышу только собственный стон. Тихий-тихий.
- Тебе не понадобится теперь друг, - говорит Зверь, - он же не захочет с тобой дружить - с таким? У тебя буду я... А если не хочешь, ты скажи - я подружусь с твоим Гирькой, и он забудет про тебя, я буду его защищать, и вылечу. А иначе он умрет! Разве ты этого хочешь?
Я конечно же не хочу! Я хочу, чтобы Гирька жил! Но не такою же ценой... он и сам не захотел бы...
- Не трогай... его... пусть он живет... Не трогай... - пытаюсь я шептать.
Всё пространство пронизывали нити, тянущиеся неизвестно откуда - но чтобы не исчезнуть навсегда, я должен был следить хотя бы за одной из них. А их было много! Яркие, равнодушные, они возникали перед глазами, тянули меня куда-то... исчезали, наполняя душу ощущением безысходности... Я не смог! Не уследил! Но тут появлялась ещё одна нить, и я торопился пройти по ней... или подтянуться на руках, или ухватиться и держать... а они выскальзывали и истаивали прямо на глазах... И слышался звон, льдистый, холодный... погребальный.
Нити, сверкающие, острые, режущие руки... Как паутина гигантского паука, думалось мне. Но каков же его размер, если я ни разу не видел, чтобы нити встречались? Паук размером с город - или больше... и он не знает, наверное, что я плутаю по его паутине, а если и знает - ему всё равно, потому что я всё равно никуда не денусь...
Нет больше нитей... я лежу на чем-то - это, наверное, колья... они торчат из черной воды остриями вверх и впиваются в спину. Безлунная ночь, черное небо и черная вода - но я всё вижу, наверное, потому, что я Барс... только лучше бы мне не видеть. Нельзя шевелиться, потому что лучше быть распяленным на кольях, чем сорваться и упасть в вязкую, страшную пустоту внизу... от глубины провала, невыразимой, неживой, так страшно, что я молюсь - только бы насадиться на колья поглубже и не соскользнуть вниз, потому что там будет что-то ужасное... я чувствую себя дичью на вертеле и даже не слышу - угадываю тоненький злорадный смех из глубины... и ужас выбрасывает меня в новый сон.
Я снова привязан к дереву - на самом берегу. И Сняголов, живой и веселый, предлагает мне узнать Гирьку - тогда он, быть может, его спасет. И мимо меня проплывают по течению... трупы. И у каждого мне чудятся рыжие волосы. Но трупы плывут вверх лицом, и я не могу разглядеть... и почти у всех вывернута шея.... да, ведь это же трупы... неужели это я их всех убил?! Я же помню: под руками хрустели позвонки! Так что же... я и Гирьку убил тоже?!
С воплем я рвусь из веревок, и та, что на шее, перерезает мне горло... Тело остается привязанным к дереву, а голова падает на траву - и тут я вижу рыжего! Он стоит в воде по пояс, и из раны на боку хлещет кровь, выплескиваясь толчками... Я хочу крикнуть: "Вот он! Спасите его!" - и вспоминаю, что не смогу - разве может издавать звуки отрезанная голова?! Тоска, последняя, смертная тоска... и не оттого, что я теперь мертв, ведь не больно же! - а оттого, что позвать Гирьку не могу... и вообще, это же так смешно и унизительно - голова на земле, как мячик...
И снова ночь. И звезды над головой. И... я целый, не отрезана у меня голова... а надо мной - Зверь... заботливый такой, с кружкой воды...
- Ты пей, тебе нужно пить... Пей и не шевелись, я всё сделаю сам, тебе хорошо будет...
- Нет! - пытаюсь закричать я, но вода льется в горло и почему-то обжигает его.
Зверь опять копошится, пытаясь распустить на мне пояс, я извиваюсь, хочу пнуть его ногой - но тело словно сковано и не двигается, ни руки, ни ноги...
- Красивый мальчик, - говорит Зверь голосом последней моей любовницы, девушки из фирдзского трактира.
- Ненавижу! Мерзость... плесень... - пытаюсь выговорить я, но слышу только собственный стон. Тихий-тихий.
- Тебе не понадобится теперь друг, - говорит Зверь, - он же не захочет с тобой дружить - с таким? У тебя буду я... А если не хочешь, ты скажи - я подружусь с твоим Гирькой, и он забудет про тебя, я буду его защищать, и вылечу. А иначе он умрет! Разве ты этого хочешь?
Я конечно же не хочу! Я хочу, чтобы Гирька жил! Но не такою же ценой... он и сам не захотел бы...
- Не трогай... его... пусть он живет... Не трогай... - пытаюсь я шептать.
воскресенье, 20 сентября 2015
Активный участник Международного Броуновского Движения
Когда он был совсем маленьким, он ужасно боялся ворон. Мама говорила, это потому, что одна ворона напугала его однажды. Он такого не помнил, просто почему-то боялся. Потом перестал, даже не заметив этого. Пришел другой страх – разбить любимый аквариум. Впрочем, он продержался не очень долго, и вскоре Гиррэ привык к совершенно потрясающему ощущению – отсутствию страха. Ему просто нечего было бояться! Это было потрясающе приятное ощущение!
Потом он познакомился с Аарне и вообще стал счастливейшим из эйлов. У него был друг, у него были рыбки, у него были краски с карандашами – чего еще желать, действительно?!
Он забыл о страхе. Навсегда – так он думал. Он ошибался.
Страх вернулся неожиданно – в тот день, когда он обидел Арни. Дурацкие слова! Болтливый язык! Когда же он научится думать, прежде чем говорить вслух?! Он даже не заметил, что в тот момент начал бояться снова. Бояться потерять друга…
А потом… потом события полетели невыносимо быстро. Гир просто не успевал не то что правильно среагировать, но даже и осознать их вовремя… Вот он очнулся с какой-то вонючей мешковиной на раскалывающейся от боли голове… вот его вытянули палкой по спине, чтобы замолчал… А вот он с легкостью выдает своего друга! Просто так. Ведь его никто еще не пытал и даже не угрожал, он просто… сказал, и все. Им был нужен Хеверро, и Гир сказал, кто из них Хеверро… Сдал, как выразился этот… головорез. Предал.
Стыд и ярость заглушили голос рассудка, и он забыл о связанных руках… забыл, что он тут не один… что ситуация непонятная, и надо бы разобраться. Кинулся на мерзавца, как будто мог что-то сделать. Это он-то… последний в семье, кого можно было бы назвать бойцом.
Итог был закономерным. Он проиграл свою первую в жизни схватку, даже толком не начав ее. И чуть было не проиграл и жизнь. Его спасла небывалая удача и вода. Удача заключалась в том, что он упал в воду, а вода просто доделала остальное. Спрятала его. Дала небольшую передышку. Он понимал, зачем. Он виноват перед другом и должен выжить, чтобы помочь. Все просто.
Он помнил, как, оглушен болью и отчаяньем, опустился на дно… как начал задыхаться и пускать пузыри… Потом неожиданно включились вбитые (как оказалось) навыки – он перешел на подводное дыхание, как его несколько лет подряд учил наставник. Тогда казалось, что напрасно учил. Гир был на редкость непрошибаемым учеником, когда дело касалось магии или боевых умений. Ан нет, не зря, как выяснилось, его гоняли.
Ему достало сообразительности не дергаться под водой и не привлекать внимания. Медленно-медленно он скользнул вдоль берега, пользуясь зарослями вербы и дикого галяльника. Спрятался в корнях, вынырнул, еле отдышался… и потерял сознание. Кровь текла, не останавливаясь и привлекая к себе много желающих полакомиться свежим эйлом. Во всяком случае, очнувшись, Гир, можно сказать, почувствовал, как все сомы в округе уже навострили плавники в его сторону. Впервые в жизни рыбы не вызывали в нем неудержимого умиления. То есть, конечно, он заслужил, чтобы его съели сомы, но не так быстро. Сначала надо выручить Арни.
Потом он познакомился с Аарне и вообще стал счастливейшим из эйлов. У него был друг, у него были рыбки, у него были краски с карандашами – чего еще желать, действительно?!
Он забыл о страхе. Навсегда – так он думал. Он ошибался.
Страх вернулся неожиданно – в тот день, когда он обидел Арни. Дурацкие слова! Болтливый язык! Когда же он научится думать, прежде чем говорить вслух?! Он даже не заметил, что в тот момент начал бояться снова. Бояться потерять друга…
А потом… потом события полетели невыносимо быстро. Гир просто не успевал не то что правильно среагировать, но даже и осознать их вовремя… Вот он очнулся с какой-то вонючей мешковиной на раскалывающейся от боли голове… вот его вытянули палкой по спине, чтобы замолчал… А вот он с легкостью выдает своего друга! Просто так. Ведь его никто еще не пытал и даже не угрожал, он просто… сказал, и все. Им был нужен Хеверро, и Гир сказал, кто из них Хеверро… Сдал, как выразился этот… головорез. Предал.
Стыд и ярость заглушили голос рассудка, и он забыл о связанных руках… забыл, что он тут не один… что ситуация непонятная, и надо бы разобраться. Кинулся на мерзавца, как будто мог что-то сделать. Это он-то… последний в семье, кого можно было бы назвать бойцом.
Итог был закономерным. Он проиграл свою первую в жизни схватку, даже толком не начав ее. И чуть было не проиграл и жизнь. Его спасла небывалая удача и вода. Удача заключалась в том, что он упал в воду, а вода просто доделала остальное. Спрятала его. Дала небольшую передышку. Он понимал, зачем. Он виноват перед другом и должен выжить, чтобы помочь. Все просто.
Он помнил, как, оглушен болью и отчаяньем, опустился на дно… как начал задыхаться и пускать пузыри… Потом неожиданно включились вбитые (как оказалось) навыки – он перешел на подводное дыхание, как его несколько лет подряд учил наставник. Тогда казалось, что напрасно учил. Гир был на редкость непрошибаемым учеником, когда дело касалось магии или боевых умений. Ан нет, не зря, как выяснилось, его гоняли.
Ему достало сообразительности не дергаться под водой и не привлекать внимания. Медленно-медленно он скользнул вдоль берега, пользуясь зарослями вербы и дикого галяльника. Спрятался в корнях, вынырнул, еле отдышался… и потерял сознание. Кровь текла, не останавливаясь и привлекая к себе много желающих полакомиться свежим эйлом. Во всяком случае, очнувшись, Гир, можно сказать, почувствовал, как все сомы в округе уже навострили плавники в его сторону. Впервые в жизни рыбы не вызывали в нем неудержимого умиления. То есть, конечно, он заслужил, чтобы его съели сомы, но не так быстро. Сначала надо выручить Арни.
воскресенье, 13 сентября 2015
Нормальность в этом мире неуместна!
Небо, как водится, молчало и не отзывалось.
Вообще из моих сверстников Покровитель не являлся никому... Может быть, не было такой уж сильной нужды в нем? Из-за ерунды он не появится... Так хотелось верить, что он - слышит! И поможет. Всё-таки я верил в их помощь, как в детстве. Хотя и знал, что некоторые из наших с Гирькой приятелей считают, что Покровители не обращают на эйлов внимания. Мол, если они и есть, то далеко и забыли про нас... Но я-то знал, что это не так! Хотя бы потому, что отец Нэйлин стал кровным братом Сокола Энтрадеса, и во время обряда Покровитель им явился... Об этом я слышал от дяди Кэса.
А может, Покровитель услышал Гирьку? И помог ему?
Словно в ответ на мой вопрос, невдалеке, в камышах, послышались странные звуки. Какое-то хлюпанье, чавканье... похожее на то, как будто кто-то осторожно идет по мелководью... У меня аж дыхание пресеклось! Снова: шлеп... шлеп... бульканье... но не Выдра же! Выдры не издают таких звуков! Только бы не люди... только бы... Кроме похитителей, людей-то рядом не было!
Я даже дышать, кажется, боялся... как будто тишина помешает людям увидеть нашу лодку!
На мгновение мелькнула шальная мысль: драться до конца, кусаясь, царапаясь, на пределе сил, пусть лучше убьют... но ведь Гирька не убежит один. Даже если я дам ему эту возможность...
И тут раздалось кряканье. Потом опять, затем характерный звук хлопающих по воде крыльев... и через некоторое время рядом взлетела утка. Негодяйка, она тут просто жрала кормовую траву! Завтракала, значит... А я-то перетрусил...
После отлета утки снова наступила тишина. И кажется, стало ещё холоднее, - наверное, просто жар не давал покоя. Мой друг свернулся клубочком, насколько это позволяла лодка, и спал тихо-тихо, чуть приоткрыв рот; выражение лица у него было страдальческое. Бедняга!
Я не очень верил в свои возможности, но решил попытаться вспомнить ещё какое-нибудь лечебное заклинание - и, боюсь, с нулевым успехом. То ли слово перепутал, то ли для этого нужно все-таки самому быть в лучшем состоянии... я и этого не знал. Увы.
Вообще из моих сверстников Покровитель не являлся никому... Может быть, не было такой уж сильной нужды в нем? Из-за ерунды он не появится... Так хотелось верить, что он - слышит! И поможет. Всё-таки я верил в их помощь, как в детстве. Хотя и знал, что некоторые из наших с Гирькой приятелей считают, что Покровители не обращают на эйлов внимания. Мол, если они и есть, то далеко и забыли про нас... Но я-то знал, что это не так! Хотя бы потому, что отец Нэйлин стал кровным братом Сокола Энтрадеса, и во время обряда Покровитель им явился... Об этом я слышал от дяди Кэса.
А может, Покровитель услышал Гирьку? И помог ему?
Словно в ответ на мой вопрос, невдалеке, в камышах, послышались странные звуки. Какое-то хлюпанье, чавканье... похожее на то, как будто кто-то осторожно идет по мелководью... У меня аж дыхание пресеклось! Снова: шлеп... шлеп... бульканье... но не Выдра же! Выдры не издают таких звуков! Только бы не люди... только бы... Кроме похитителей, людей-то рядом не было!
Я даже дышать, кажется, боялся... как будто тишина помешает людям увидеть нашу лодку!
На мгновение мелькнула шальная мысль: драться до конца, кусаясь, царапаясь, на пределе сил, пусть лучше убьют... но ведь Гирька не убежит один. Даже если я дам ему эту возможность...
И тут раздалось кряканье. Потом опять, затем характерный звук хлопающих по воде крыльев... и через некоторое время рядом взлетела утка. Негодяйка, она тут просто жрала кормовую траву! Завтракала, значит... А я-то перетрусил...
После отлета утки снова наступила тишина. И кажется, стало ещё холоднее, - наверное, просто жар не давал покоя. Мой друг свернулся клубочком, насколько это позволяла лодка, и спал тихо-тихо, чуть приоткрыв рот; выражение лица у него было страдальческое. Бедняга!
Я не очень верил в свои возможности, но решил попытаться вспомнить ещё какое-нибудь лечебное заклинание - и, боюсь, с нулевым успехом. То ли слово перепутал, то ли для этого нужно все-таки самому быть в лучшем состоянии... я и этого не знал. Увы.
воскресенье, 30 августа 2015
Нормальность в этом мире неуместна!
Ехали мы в тишине. Гирька удрученно сидел у окошка и ничего не рисовал. Только поглядывал на меня – чем дальше, тем виноватее. И молчал. Я тоже молчал. Не то чтобы я действительно был так уж на него сердит, но… разговаривать не хотелось. Ни с кем. Поэтому ни он, ни я не особо обращали внимания на окружающую нас действительность.
Помню, было две остановки, коротких – ноги размять да в кусты прогуляться. Кажется, возница наш был чем-то обеспокоен и гнал лошадей дольше и быстрее, чем раньше.
Один раз рыжий попытался со мной заговорить, робко спросив, не хочу ли я сушеной рыбки. Я отказался. Гирька сник окончательно, и я подумал, что надо будет в следующую нашу ночевку посмотреть его рисунки и поговорить о рыбах… Ну не ссориться же мне с ним, в конце концов… Просто сейчас вот разговаривать ну совсем не в радость.
Уже давно прошло время обеда, а мы так нигде и не остановились. Наверное, будет только ужин… Я уже даже подумал, что зря отказался от рыбы, предложенной Гирькой, когда снаружи раздались какие-то невнятные крики, и вообще стало шумно и суматошно. Тропанилла рванула вперед, крики чуть-чуть поотстали, но тут вдруг впереди что-то прогромыхало, истошно завизжала раненая лошадь, и тропанилла с грохотом опрокинулась. Причем как раз на ту сторону, у которой сидели мы с рыжим.
Помню, было две остановки, коротких – ноги размять да в кусты прогуляться. Кажется, возница наш был чем-то обеспокоен и гнал лошадей дольше и быстрее, чем раньше.
Один раз рыжий попытался со мной заговорить, робко спросив, не хочу ли я сушеной рыбки. Я отказался. Гирька сник окончательно, и я подумал, что надо будет в следующую нашу ночевку посмотреть его рисунки и поговорить о рыбах… Ну не ссориться же мне с ним, в конце концов… Просто сейчас вот разговаривать ну совсем не в радость.
Уже давно прошло время обеда, а мы так нигде и не остановились. Наверное, будет только ужин… Я уже даже подумал, что зря отказался от рыбы, предложенной Гирькой, когда снаружи раздались какие-то невнятные крики, и вообще стало шумно и суматошно. Тропанилла рванула вперед, крики чуть-чуть поотстали, но тут вдруг впереди что-то прогромыхало, истошно завизжала раненая лошадь, и тропанилла с грохотом опрокинулась. Причем как раз на ту сторону, у которой сидели мы с рыжим.
Активный участник Международного Броуновского Движения
Весна, 2 месяца: Ниар и Ниэд
Лето, 3 месяца: Налль, Нень и Нанс
Осень, 2 месяца: Меш и Мез
Зима, 3 месяца: Зих, Зийб и Зриш.
Год - 348 дней. Ниар и Меш по 40 дней, Ниэд и Мез по 41 дню, остальные месяцы по 31 дню.
Лето, 3 месяца: Налль, Нень и Нанс
Осень, 2 месяца: Меш и Мез
Зима, 3 месяца: Зих, Зийб и Зриш.
Год - 348 дней. Ниар и Меш по 40 дней, Ниэд и Мез по 41 дню, остальные месяцы по 31 дню.
среда, 24 июня 2015
Нормальность в этом мире неуместна!
- Хочу. Конечно же хочу. Тогда у меня... уже появляется цель, к которой можно стремиться... - пробормотал я, глядя в ее необыкновенные глаза, в которых промелькнула синяя искорка. Что же она значит, эта синева?
- Только мне... хотелось бы встретиться раньше, - сказал я. - Одни Покровители знают, когда я смогу достичь... чего-нибудь такого, чем можно будет гордиться! Ну... хотя бы немного.
А ведь девушка может умереть, прежде чем такой оболтус, как я, и вправду найдет себя и сделает что-то значимое. Осознание этого простого факта было очень болезненным. Мне стало стыдно, словно это из-за меня срок людей так мал. Неужели В ЭТОМ - наще преимущество? Светлых сидхе?! в одном лишь сроке? Так некоторые деревья живут ещё дольше, но им почему-то почести не воздают...
- Только мне... хотелось бы встретиться раньше, - сказал я. - Одни Покровители знают, когда я смогу достичь... чего-нибудь такого, чем можно будет гордиться! Ну... хотя бы немного.
А ведь девушка может умереть, прежде чем такой оболтус, как я, и вправду найдет себя и сделает что-то значимое. Осознание этого простого факта было очень болезненным. Мне стало стыдно, словно это из-за меня срок людей так мал. Неужели В ЭТОМ - наще преимущество? Светлых сидхе?! в одном лишь сроке? Так некоторые деревья живут ещё дольше, но им почему-то почести не воздают...
среда, 27 мая 2015
Нормальность в этом мире неуместна!
.. Утро было странным: я сам, без постороннего вмешательства, проснулся рано.
Такое со мной случается редко и, как правило, не по своей воле. А тут – новые впечатления, некоторая усталость (кстати, отчего? Вроде ж не от чего было особенно уставать, а поди ж ты!) – плюс множество съеденного и выпитого должны были гарантированно уложить меня спать до полудня. Кстати, а когда тропанилла поедет дальше? Так и отъезд можно проспать.
Солнечный луч почти ощутимо щекотал правую щеку и играл пылинками в центре комнаты.
Такое со мной случается редко и, как правило, не по своей воле. А тут – новые впечатления, некоторая усталость (кстати, отчего? Вроде ж не от чего было особенно уставать, а поди ж ты!) – плюс множество съеденного и выпитого должны были гарантированно уложить меня спать до полудня. Кстати, а когда тропанилла поедет дальше? Так и отъезд можно проспать.
Солнечный луч почти ощутимо щекотал правую щеку и играл пылинками в центре комнаты.
суббота, 23 мая 2015
Активный участник Международного Броуновского Движения
Гирька (он же Гиррэ эйл-Тэррга)
ну или такой, может быть
ну или такой, может быть
Нормальность в этом мире неуместна!
Фирдз, 22 день месяца Ниэд.
- Давай уедем прямо завтра, - повторил я своему другу. - Мы ведь с тобой решили? Решили. Так чего тянуть? Хочешь побольше вещей с собою взять - или слезно проститься с родителями, чтобы они не отпустили никуда родное дитятко? Денег у нас хватит, чтобы первое время пожить и ни от кого не зависеть... А то ведь так и не соберемся. Мой опыт подсказывает: если намеченное откладывать, в конце концов случится что-нибудь такое, что и вовсе не позволит выполнить задуманное!
В лучшем трактире Фирдза было малолюдно - кроме нас, тут обедал только какой-то купец, опрятно одетый и пожирающий нас глазами, когда ему казалось, что мы этого не видим.
А дороги Тахтиса, казалось мне, уже стелились нам под ноги... Неведомые города, незнакомые яства, прекрасные алвки, театры, сады...
- Давай уедем прямо завтра, - повторил я своему другу. - Мы ведь с тобой решили? Решили. Так чего тянуть? Хочешь побольше вещей с собою взять - или слезно проститься с родителями, чтобы они не отпустили никуда родное дитятко? Денег у нас хватит, чтобы первое время пожить и ни от кого не зависеть... А то ведь так и не соберемся. Мой опыт подсказывает: если намеченное откладывать, в конце концов случится что-нибудь такое, что и вовсе не позволит выполнить задуманное!
В лучшем трактире Фирдза было малолюдно - кроме нас, тут обедал только какой-то купец, опрятно одетый и пожирающий нас глазами, когда ему казалось, что мы этого не видим.
А дороги Тахтиса, казалось мне, уже стелились нам под ноги... Неведомые города, незнакомые яства, прекрасные алвки, театры, сады...
четверг, 21 мая 2015
Активный участник Международного Броуновского Движения
воскресенье, 24 августа 2014
Нормальность в этом мире неуместна!
Райан! Милый мой братишка!
И опять незаметно пролетел год, а я рад поздравить тебя с твоим Днем Рождения!
Рад бы подарить тебе всех самых красивых, горячих, породистых,быстрых и добрых лошадей... Но это невозможно, да и не нужно тебе столько. Поэтому вот этот один... пока. Ты и с ним сладишь, я уверен... как со всеми. Нету такой лошади, с которой бы ты не подружился!
Музыка... Тебе, певучему озуа, приятнее слушать просто голос. И вот эта девочка поет так, как вы, озуа - мне подумалось даже, что она тебе сродни (есть же у тебя внучки?)
Как хорошо, что ты недалеко. Как здорово, что не надо долго ждать тебя из твоих гор. Можешь быть уверен, что мысли о нашей скорой встрече в лучшем трактире Камагеи - это сейчас самые приятные мои мысли!
А ещё в День Рождения моего любимого брата я угощу тебя и сам съем сладкого, чтобы вкусным юбыл этот день для тебя, и все последующие!
И опять незаметно пролетел год, а я рад поздравить тебя с твоим Днем Рождения!
Рад бы подарить тебе всех самых красивых, горячих, породистых,быстрых и добрых лошадей... Но это невозможно, да и не нужно тебе столько. Поэтому вот этот один... пока. Ты и с ним сладишь, я уверен... как со всеми. Нету такой лошади, с которой бы ты не подружился!
Музыка... Тебе, певучему озуа, приятнее слушать просто голос. И вот эта девочка поет так, как вы, озуа - мне подумалось даже, что она тебе сродни (есть же у тебя внучки?)
Как хорошо, что ты недалеко. Как здорово, что не надо долго ждать тебя из твоих гор. Можешь быть уверен, что мысли о нашей скорой встрече в лучшем трактире Камагеи - это сейчас самые приятные мои мысли!
А ещё в День Рождения моего любимого брата я угощу тебя и сам съем сладкого, чтобы вкусным юбыл этот день для тебя, и все последующие!
воскресенье, 25 августа 2013
Нормальность в этом мире неуместна!
Рэни, милый мой братишка!
Как давно не встречались мы с тобою здесь, в этом трактирчике с металлическим узором на деревянных стенах... И опять - ты далеко, в горах Озуат, а я тут и пью за твоё здоровье.
А ещё... я вспоминаю приготовленные тобой емейки - я не ошибся, они так назывались? - потому что в день рождения нужно съесть что-нибудь сладкое... Ну, не знаю, как в мой День рождения, а в твой - обязательно!
Или хотя бы вспомнить и представить себе. Я очень хорошо помню. Емейки были с ягодами и яблоками. И твои руки вкусно пахли, а глаза улыбались.
Вот сейчас и закажу какой-нибудь местный пирожок - в честь твоего Дня, хотя никакие пироги и пирожные не заменят тех, что сделаны твоими руками, заботливыми и добрыми, а никакая компания не заменит тебя.
Как-то там твои близкие? Очень надеюсь, что здоровы и благополучны. И главное, что сам ты в порядке, спокоен, здоров и дышишь родным воздухом. Слишком уж мне памятны некоторые твои Дни рождения и то, что происходило с тобою, да и со мной... даже и углубляться в те мысли не буду, только выпью ещё. Дабы не накликать беды даже и мысленным воспоминаньем.
И я буду сидеть, пить вино и вспоминать о тебе. А ещё ждать, потому что пройдет не так уж много времени, и мы встретимся. И снова будут скрипеть колеса тропаниллы, и копыта наших лошадей будут выбивать пыль из дороги, а из наших душ - ненужные мысли, а искры костра будут стремиться ввысь, и звезды мигать в небе.
Потому что мы с тобой бродяги, и с этим ничего не поделаешь. Да и не надо с этим ничего делать. Хотя бы потому, что в этих странствиях рождаются твои стихи и мои песни. Они не так охотно приходят, когда сидишь на месте и потихоньку обрастаешь мхом!
Да, так я поздравляю тебя, брат! Я весь день сегодня думаю о тебе. Ну и не только сегодня, по правде говоря. Мне тут даже мысль пришла: а возможно ли призвать старую магию эйлов не ради излечения, а просто чтобы сделать хорошо кому-то? Чтобы было у тебя праздничное настроение, и хотелось улыбаться, и стихи приходили на ум, и не горькие, а веселые... Мне очень нравятся твои стихи, но, к сожалению, зачастую в них очень много грусти. Так вот, пусть тебе будет весело. Легко и удобно. И забудутся беды, и разрешатся споры, и никто не сможет даже захотеть обидеть тебя!
Ну, в общем, я так и не пришел ни к какому выводу... Неизвестно, может быть, раньше и было возможно такое?
К сожалению, ты всё-таки довольно далеко. Но я, тем не менее, долго сидел на опушке леса, почти превратившись в пень, и старался... даже и не скажешь точно, что я старался сделать. Если что-то вдруг получилось (чему я не сильно верю) - так ты ж мне и сам скажешь.
Я очень желал тебе добра. И счастья.
С Днем Рождения, Райан Вадев, младший Сокол, поздравляю тебя, помню и жду!
Как давно не встречались мы с тобою здесь, в этом трактирчике с металлическим узором на деревянных стенах... И опять - ты далеко, в горах Озуат, а я тут и пью за твоё здоровье.
А ещё... я вспоминаю приготовленные тобой емейки - я не ошибся, они так назывались? - потому что в день рождения нужно съесть что-нибудь сладкое... Ну, не знаю, как в мой День рождения, а в твой - обязательно!
Или хотя бы вспомнить и представить себе. Я очень хорошо помню. Емейки были с ягодами и яблоками. И твои руки вкусно пахли, а глаза улыбались.
Вот сейчас и закажу какой-нибудь местный пирожок - в честь твоего Дня, хотя никакие пироги и пирожные не заменят тех, что сделаны твоими руками, заботливыми и добрыми, а никакая компания не заменит тебя.
Как-то там твои близкие? Очень надеюсь, что здоровы и благополучны. И главное, что сам ты в порядке, спокоен, здоров и дышишь родным воздухом. Слишком уж мне памятны некоторые твои Дни рождения и то, что происходило с тобою, да и со мной... даже и углубляться в те мысли не буду, только выпью ещё. Дабы не накликать беды даже и мысленным воспоминаньем.
И я буду сидеть, пить вино и вспоминать о тебе. А ещё ждать, потому что пройдет не так уж много времени, и мы встретимся. И снова будут скрипеть колеса тропаниллы, и копыта наших лошадей будут выбивать пыль из дороги, а из наших душ - ненужные мысли, а искры костра будут стремиться ввысь, и звезды мигать в небе.
Потому что мы с тобой бродяги, и с этим ничего не поделаешь. Да и не надо с этим ничего делать. Хотя бы потому, что в этих странствиях рождаются твои стихи и мои песни. Они не так охотно приходят, когда сидишь на месте и потихоньку обрастаешь мхом!
Да, так я поздравляю тебя, брат! Я весь день сегодня думаю о тебе. Ну и не только сегодня, по правде говоря. Мне тут даже мысль пришла: а возможно ли призвать старую магию эйлов не ради излечения, а просто чтобы сделать хорошо кому-то? Чтобы было у тебя праздничное настроение, и хотелось улыбаться, и стихи приходили на ум, и не горькие, а веселые... Мне очень нравятся твои стихи, но, к сожалению, зачастую в них очень много грусти. Так вот, пусть тебе будет весело. Легко и удобно. И забудутся беды, и разрешатся споры, и никто не сможет даже захотеть обидеть тебя!
Ну, в общем, я так и не пришел ни к какому выводу... Неизвестно, может быть, раньше и было возможно такое?
К сожалению, ты всё-таки довольно далеко. Но я, тем не менее, долго сидел на опушке леса, почти превратившись в пень, и старался... даже и не скажешь точно, что я старался сделать. Если что-то вдруг получилось (чему я не сильно верю) - так ты ж мне и сам скажешь.
Я очень желал тебе добра. И счастья.
С Днем Рождения, Райан Вадев, младший Сокол, поздравляю тебя, помню и жду!
пятница, 24 августа 2012
Нормальность в этом мире неуместна!
Братец, дорогой мой! С Днем тебя!
Да не коснется тебя горе, и да хранят тебя Покровители!
Очень многое хочется подарить тебе. Зная, как ты любишь лошадей, предлагаю выбрать для себя той масти, что захочешь!
вот
Ты достоин самой красивой. Будь счастлив!
Да не коснется тебя горе, и да хранят тебя Покровители!
Очень многое хочется подарить тебе. Зная, как ты любишь лошадей, предлагаю выбрать для себя той масти, что захочешь!
вот
Ты достоин самой красивой. Будь счастлив!