Нормальность в этом мире неуместна!
Небо, как водится, молчало и не отзывалось.
Вообще из моих сверстников Покровитель не являлся никому... Может быть, не было такой уж сильной нужды в нем? Из-за ерунды он не появится... Так хотелось верить, что он - слышит! И поможет. Всё-таки я верил в их помощь, как в детстве. Хотя и знал, что некоторые из наших с Гирькой приятелей считают, что Покровители не обращают на эйлов внимания. Мол, если они и есть, то далеко и забыли про нас... Но я-то знал, что это не так! Хотя бы потому, что отец Нэйлин стал кровным братом Сокола Энтрадеса, и во время обряда Покровитель им явился... Об этом я слышал от дяди Кэса.
А может, Покровитель услышал Гирьку? И помог ему?
Словно в ответ на мой вопрос, невдалеке, в камышах, послышались странные звуки. Какое-то хлюпанье, чавканье... похожее на то, как будто кто-то осторожно идет по мелководью... У меня аж дыхание пресеклось! Снова: шлеп... шлеп... бульканье... но не Выдра же! Выдры не издают таких звуков! Только бы не люди... только бы... Кроме похитителей, людей-то рядом не было!
Я даже дышать, кажется, боялся... как будто тишина помешает людям увидеть нашу лодку!
На мгновение мелькнула шальная мысль: драться до конца, кусаясь, царапаясь, на пределе сил, пусть лучше убьют... но ведь Гирька не убежит один. Даже если я дам ему эту возможность...
И тут раздалось кряканье. Потом опять, затем характерный звук хлопающих по воде крыльев... и через некоторое время рядом взлетела утка. Негодяйка, она тут просто жрала кормовую траву! Завтракала, значит... А я-то перетрусил...
После отлета утки снова наступила тишина. И кажется, стало ещё холоднее, - наверное, просто жар не давал покоя. Мой друг свернулся клубочком, насколько это позволяла лодка, и спал тихо-тихо, чуть приоткрыв рот; выражение лица у него было страдальческое. Бедняга!
Я не очень верил в свои возможности, но решил попытаться вспомнить ещё какое-нибудь лечебное заклинание - и, боюсь, с нулевым успехом. То ли слово перепутал, то ли для этого нужно все-таки самому быть в лучшем состоянии... я и этого не знал. Увы.
Вообще из моих сверстников Покровитель не являлся никому... Может быть, не было такой уж сильной нужды в нем? Из-за ерунды он не появится... Так хотелось верить, что он - слышит! И поможет. Всё-таки я верил в их помощь, как в детстве. Хотя и знал, что некоторые из наших с Гирькой приятелей считают, что Покровители не обращают на эйлов внимания. Мол, если они и есть, то далеко и забыли про нас... Но я-то знал, что это не так! Хотя бы потому, что отец Нэйлин стал кровным братом Сокола Энтрадеса, и во время обряда Покровитель им явился... Об этом я слышал от дяди Кэса.
А может, Покровитель услышал Гирьку? И помог ему?
Словно в ответ на мой вопрос, невдалеке, в камышах, послышались странные звуки. Какое-то хлюпанье, чавканье... похожее на то, как будто кто-то осторожно идет по мелководью... У меня аж дыхание пресеклось! Снова: шлеп... шлеп... бульканье... но не Выдра же! Выдры не издают таких звуков! Только бы не люди... только бы... Кроме похитителей, людей-то рядом не было!
Я даже дышать, кажется, боялся... как будто тишина помешает людям увидеть нашу лодку!
На мгновение мелькнула шальная мысль: драться до конца, кусаясь, царапаясь, на пределе сил, пусть лучше убьют... но ведь Гирька не убежит один. Даже если я дам ему эту возможность...
И тут раздалось кряканье. Потом опять, затем характерный звук хлопающих по воде крыльев... и через некоторое время рядом взлетела утка. Негодяйка, она тут просто жрала кормовую траву! Завтракала, значит... А я-то перетрусил...
После отлета утки снова наступила тишина. И кажется, стало ещё холоднее, - наверное, просто жар не давал покоя. Мой друг свернулся клубочком, насколько это позволяла лодка, и спал тихо-тихо, чуть приоткрыв рот; выражение лица у него было страдальческое. Бедняга!
Я не очень верил в свои возможности, но решил попытаться вспомнить ещё какое-нибудь лечебное заклинание - и, боюсь, с нулевым успехом. То ли слово перепутал, то ли для этого нужно все-таки самому быть в лучшем состоянии... я и этого не знал. Увы.
Я облегченно вздохнул, отвернулся от леса и встретился взглядом с рыжим. Зеленые его глаза были запавшими и воспаленными, словно он и не спал совсем.
- Арни… Ты с кем говорил сейчас? – тихо и испуганно спросил он меня.
Сказать по правде, я просто боялся, что если сейчас мне каким-то чудом удастся заснуть, то потом заставить себя двигаться будет ещё труднее, чем теперь.
- Ты решил уже, куда мы пойдем, Арни? И… может, я хоть рыбу поймаю? Нам ведь и есть что-то надо…
- Давай, посмотрим, что тут у них в корме припрятано? - сказал я. - Наверняка что-то полезное! А ведь нам сейчас любая мелочь пригодится!
И я невольно вспомнил, как мы собирались в дорогу - и про перевернутые разбойниками, брошенные наши вещи. Нет! Не думать. Смысла нет. Не вернуть время назад...
- Ну-ка, как у них тут всё открывается...
Я попытался встать на колени, чтобы ловчее подобраться к ларю под сиденьем - но меня повело куда-то в сторону, словно я был человеком и залился вином по самые уши.
- Арни! Тебе плохо?! Почему ты себя не полечил?!
Почти высохшая тряпка, заменявшая ему бинт, заскорузла и сбилась вниз, темное пятно на ней казалось просто грязью. Может, оно так и было? Может, это все же не кровь?
- Арни… ну не молчи! У тебя голова кружится, да? Давай тогда на лодке, может быть? Чтобы тебе не идти…
Я закрыл глаза - чтобы окружающая меня действительность перестала качаться и пульсировать. Немножко помогло... Спина моя, ну что ж так больно-то?!
Попытался выровнять дыхание, а то говорить нормально не получалось. Кому будет лучше, если я тут буду стонать и подвывать! Вон Гирька же молчит...
Не пойму, отчего так гадко - ну ведь всего лишь поверхностные раны, не мог же этот кнут повредить что-то внутри... А болит словно и внутри тоже... на ожог похоже. Однажды, в очередном нашем походе, я обжег палец горящим угольком от костра. Больно было ужасно... А Гирька, наблюдавший за тем, как меня чуть ли не корчит - очень неожиданным был этот ожог! - взял и тоже сунул палец туда, где были угли... Мол, это он виноват. Короче, потом к магу-целителю пришлось обращаться обоим. Недели три заживало...
После того похода я как-то сразу перестал общаться со многими из тех, с кем раньше поддерживал отношения - молодыми эйлами из "хороших" семей, чья так называемая дружба раньше льстила мне... Потому что понял: никто из них НИКОГДА не поступил бы так, как Гирька - не причинил бы себе боль только из-за того, что больно было мне... Я стал проводить время в основном с рыжим. Хоть мама и не была этим особенно довольна.
- Мы не знаем, куда направились наши "друзья", - сказал я, силясь улыбнуться рыжему. - Мне почему-то сдается, что на лодке у нас больше шансов их повстречать. А на этом берегу - нет... Давай, доставай, что там у них спрятано?
С богатствами было так себе. Ржавому и тупому ножу мы, правда, все равно обрадовались, но ни хлеба, ни одежды там не было. Комок какой-то ветоши валялся, конечно, но… Зато там была соль! И большая горсть прошлогодних орехов! Конечно, одной солью сыт не будешь, а орехи могли быть уже трухлявыми и червивыми, но все равно мы обрадовались. Как и веревке, и глиняному щербатому ковшу для черпания воды.
Пока я пытался худо-бедно привести в порядок нож, Гирька копался в найденном тряпье.
- Это рубаха, Арни… дырявая местами и грязная, но когда холодно, и такая тряпка сойдет. Надо только постирать хорошенько. А то тебя знобит, а одежды нет… Я сейчас постираю и тебе свою рубаху отдам, а эту себе возьму. Моя чище все ж таки…
Я невесело усмехнулся, глядя на то, что когда-то было Гирькиной рубашкой, а теперь пыталось выполнять роль повязки - не слишком-то успешно.
- У тебя рана в боку, - констатировал я, - и чем ты ее замотаешь? Я думал, может удастся найти какие-нибудь листья... и примотать хотя бы полосами от моих штанов. От рубашки всё равно много теплей не станет. А вот это, найденное, предлагаю превратить в обувь. Тебе же по лесу идти! А ты босой. С меня хоть вон сапоги не сняли. А ты вообще без ничего...
Пришлось согласиться. Хотя я был уверен, что наличие или отсутствие рубашки ничего не изменит. Ни моего озноба, ни... остального.
Вздохнув, я выдавил "ну хорошо... Спасибо, рыжий. Хотя тебе она нужнее!" и перестал более спорить. Мы съели по ореху (они оказались не прогорклыми, хотя и старыми!) - и, вдохновленные этим крошечным подобием еды (тем более там всё-таки была целая горсть), стали выбираться из лодки.
Это элементарное действо оказалось таким тяжелым!
Всего лишь встать... Встать с колен, держась за борт. Как же у меня ослабли ноги! Потом перекинуть ногу за борт... не упасть... отлепиться от лодки и выйти на берег... Рыжий помогал мне, как мог, хотя и его шатало и он явно стискивал зубы от боли.
Наконец я плюхнулся на первую попавшуюся кочку, чтобы передохнуть, и со страхом ожидая того, что вот сейчас, скоро, нужно будет опять встать и идти. А рыжий решительно уставился на воду, очевидно, прикидывая, где же тут может быть рыба?!
То ли я все перепутал, то ли и на занятиях ничего толком на запомнил, то ли тут попросту не росло ничего из того, что я гипотетически знал – но я почти ничего не нашел из того, что хотел. Обнаружил только довольно жирные заросли подорожника недалеко от берега, несколько чахлых стеблей тысячелистника, которые я тут же ободрал, и одинокий, но очень гордый побег непричешки, невесть каким ветром сюда занесенный. Про непричешку я был не очень уверен, но вроде бы наставники упоминали ее именно в сочетании со словами «раны и ссадины», когда посылали нас на травозаготовки. Так что ее я тоже нарвал. Пусть будет.
Ходить у меня худо-бедно получалось. Можно было хвататься за деревья... Наклоняться вот было тяжело. Каждый раз хотелось лечь в траву и наплевать на всё! Но я справился...
В любом случае, к лодке я вернулся с добычей. И тут же принялся озираться в поисках рыжего. Чуть было не позвал криком – в последний момент опомнился.
К счастью, Гирька не заставил меня долго волноваться – показался в воде неподалеку и ликующе помахал мне оттуда пойманной рыбой.
Я сел и стал его ждать, стараясь делать что-то вроде дыхательных упражнений - вспомнились кстати, нас им учил мастер по фехтованию... Упражнения немного отвлекали от боли. Смогу ли я ещё воспользоваться магией? Так бы нужно! Ведь я видел, что рана Гирьке мешает, и наверняка ему тоже очень больно... Будь проклят тот человек! Чтобы не знать ему ни жизни спокойной, ни честной смерти!
Рыжий шел ко мне медленно и отяжелело – так обычно ходят выбравшиеся из воды люди, я видел… Люди, но не эйлы. Тем более не эйлы из клана Выдры…
- Я поймал, Арни… вот, - чуть задыхаясь, сказал он мне. – Еда… Сейчас я еще рубашку тебе постираю… и можно идти…
Не очень-то получался у меня бодрый и воодушевленный тон...
Я вошел в воду, вымыл листочки - самое трудное было не упустить их, ведь каждый казался мне сейчас драгоценным! - и положив их на большой и вроде бы чистый лопух, занялся голавлем. Сначала я хотел отрезать ему голову, но потом вспомнил про глиняную плошку - вдруг она окажется целой и можно будет приготовить отвар? Всё наваристее будет... - и оставил, только выдрал жабры. Даже и в рыбьей голове найдется что пососать... Вычистил голавля от чешуи найденным ножиком, выпотрошил, потом пришлось опять вставать и мыть. Но это обещало уху и хотя бы относительную возможность наесться. А Гирька старательно полоскал бедную свою рубашку, словно лучшая прачка Фирдза. Если его старание и добрые намерения хотя бы частично могли бы впитаться в ткань, думаю, рубашка залечила бы мне все повреждения - только надень!
В сапогах противно хлюпала вода. Снять бы их, да вылить воду... но тогда придется опять натягивать мокрые... сил нет. Гуфр с ними. Пойду так. Вон у Гирьки вообще обуви нет. А мои он не возьмет... наверное...
А Гирька, помогавший мне ее натянуть и коснувшийся ненароком моего плеча, упавшим голосом пробормотал:
- Она на тебе в два счета высохнет… ты же горяченный, как печка… Гады, какие же они гады!
На себя он намотал найденную в лодке и постиранную ветошь. Сравнив наши тряпки, я вынужден был признать, что в одном он таки был прав. Его рубашка гораздо чище и целее, чем найденное тряпье, которым он себя перевязал.
Только после меня он согласился, чтобы мы занялись его раной. Вернее, он сказал, что сам ею займется!
- Почему ты не хочешь, чтобы я тебе помог? - горячо возмутился я. - Не доверяешь, что ли?! Гирька, не обижай!
- Ты же на меня смотришь!
- Ну ты же не говорил, что не хочешь… - Гир опустил глаза. – Ну и… согласись, не видеть твоих ран – это ж ослепнуть надо… А если я ослепну, то не получится у меня с тобой по лесу идти…
- Рыжий, не дури. Почему я должен говорить, что не хочу, чтобы ты меня видел?! Что я - дева юная?! Смотри, пожалуйста, тоже мне, красота несказанная... Просто тебе же трудно самому! Неудобно! Ослепнуть он тут собрался...
- Я не собрался! – вскинулся он возмущенно, но тут же смутился. – Ой, извини… Мне не трудно, я же смог перевязаться сам… вчера.
- Я уж видел, как ты перевязался... Съехало всё... Ладно - как хочешь.
Я протянул ему листья. От моего упорства Гирьке легче не станет. На душе было тяжело. Наверняка рана глубокая и в плохом состоянии - какого гуфра иначе ему стесняться?! Что я ему - чужой? Я расстроюсь - ну да, конечно, я расстроюсь... можно подумать, мне сейчас его не жаль...
- Я готов, Арни… можно идти…
И мы пошли. На юг. Первые несколько перестрелов были ужасны – кусты, кочки, ямы и камни... Мне вчуже больно было, когда я представлял, как рыжий идет босиком... Поэтому я постарался пробиться вперед и хоть как-то выбирать, куда ступить, указывая ему, и шел медленно... Потом наконец лес стал более редким, появился мох и песок... Вперед пошел рыжий. Сперва, довольно короткое время – достаточно легко и почти нормальным шагом, потом оступился – то ли наступил на сучок или камень, то ли ещё что... Он пытался, выпрямившись, сделать вид, что всё в порядке, и не замедлять шаг, но я попросил:
- Давай пойдем помедленнее... выровнять дыхание хочу...
Обернувшись, он благодарно и как-то жалко улыбнулся мне – бедняга! – и тут же, спохватившись, спросил:
- Арни, а что мы будем делать, когда дойдем до селения? Денег нет никаких… Ты думаешь, нам помогут просто так? Без платы?
- Ну... я могу ловить рыбу... наверное... или что-нибудь нарисовать, если кому-то надо... Но мне кажется, это никому не нужно. Рыбу они сами себе наловят, а рисование мое никому не интересно. Да и нечем. Наверное, на меня не стоит рассчитывать.
И сник, отвернувшись медленно зашагав вперед.
Ведь он прав, как это ни грустно... Особенно что касается меня. Что я умею? Стрелять из лука? В кого? И где тот лук?
Наняться в чью-нибудь охрану? Даже не смешно. Максимум, от кого я смогу защитить своего нанимателя, это от мух с комарами. И то не факт... Ни оружия, ни, что самое главное, сил...
Писать письма, переписывать документы? Кому они нужны в деревне! Это ещё в городе - может быть... счета сводить в лавке, нотариусу помогать или там в универсуме лекции переписывать... Но это всё невозможно в деревне...
Петь песни? Слабая надежда мелькнула, когда я вспомнил фирдзовские трактиры. Да, там можно было бы заработать какие-то крохи... только вот у меня нет даже инструмента. Никакого, даже дудочки самой простой... И петь... дыхание перехватывает, и сердце колотится почти что в горле... Плохо мне, ковыляю с трудом... какие уж тут песни! Отлежаться бы...
А хуже всего то, что в таком виде, как у нас с Гирькой, ни в какой трактир нас и не пустят. Даже в самый захудалый. Нужна одежда. А чтобы ее купить, надо опять же заработать - и возвращаемся к началу.
Трактир... Запах жареного лука и свежей выпечки... Горячее вино с пряностями...
Меня опять знобило. Сесть неподвижно за столом, поставить локти на столешницу, подпереть руками усталую голову... А на столе пусть кружка с вином... и пряностями пахнет, и травами... теплый хлеб, мягкий и душистый...
Я даже глаза закрыл, чтобы хоть ненадолго удержать это видение. Схватился за дерево... И, кажется, уснул на несколько мгновений, прямо вот так, стоя.
Нет. Нельзя останавливаться. Если остановлюсь - беда... сразу неодолимо тянет опуститься на землю, прислониться к дереву спиной, закрыть глаза, не видеть, не слышать, не чувствовать... Кругом какой-то тихий звон, он то усиливается, то ослабевает... только нету никакого звона, это всё чудится мне, я знаю... я просто устал...
Пить... как же пить хочется, а ведь я напился на берегу - просто водой из речки. Но другого-то ничего не было! А сейчас - словно не пил совсем, во рту сухо и вкус какой-то гадостный.
Трактир! Запах свежего сена, похрустывающего под простыней... кувшин воды на столике... воды...
Как называлось это место? "Веселая Свинка", кажется... Мы с Гирькой ещё над вывеской смеялись... Вот оно!
- Рыжий! - позвал я. - А ведь ты не прав! Если в этом селении будет хоть один трактир, ты сможешь сделать для него вывеску! Только бы доску дали да краски... Ведь у тебя получится! А если в этой глуши кормят посетителей рыбой, ты только представь, каких красивых рыб ты им можешь нарисовать! И на вывеске... и внутри можно рисунки повесить... А ты говоришь - не стоит рассчитывать! Ошибаешься!
Я уже хотел было предложить отдохнуть, когда рыжик медленно, обдирая жесткой корой кожу на руке, осел наземь, а там и лег. Я торопливо заковылял назад, глядя, как он пытается свернуться в клубок, и не получается, и как выскальзывают из-под разболтавшейся повязки листья, которые я собирал. Бурые и липкие от крови.
Меня обдало жаром, хотя до этого, мне казалось, я медленно закостеневал от холода.
Я упал на колени рядом с Гирькой, уронив ковшик, который жалобно звякнул о камни. Тупо, отчаянно я повторял про себя: "Нет! Только не это! Не надо, пожалуйста!"
- У тебя рана открылась, - сдавленным голосом выдохнул я. - Рыжий... ну как же так! Нельзя тебе было идти, наверное... надо было плыть... а я, дурак, всё хотел верить, что они ошиблись и рана легкая... Ты столько плыл, спас меня! А я тебя ещё и рыбу заставил ловить...
И себя жалел, - добавил я про себя. Больно мне, видите ли, и жар... подумаешь, невидаль! Побили его, нежного... Как я мог принимать все поступки Гирьки как должное?! А он, значит, делал их на пределе сил... или за пределом...
- Лежи, - умоляюще сказал я, безжалостно вырывая кругом мягкий мох и пучки травы и подсовывая их ему под голову. - Сейчас я... я тебе помогу...
Рана выглядела ужасно - разваленная дыра и, что хуже всего, вокруг кожа почти багровая, и сукровица сочится... Словно и не было никакой повязки, как будто ещё и грязи в рану напихали нарочно... Покровители, нет! Ну а откуда чистота, когда он замотался чем мог и плыл... и что там в рану могло попасть - боги ведают...
Он сглотнул, в зеленых глазах – тоскливый какой-то страх…
- Не закрывается… наверное, Покровитель не хочет, чтобы я… чтобы она закрылась… Она же сама – не смертельная… копье по ребру скользнуло, даже не… не задело ничего внутри… Сам видишь…
Он застонал от боли и виновато добавил:
- Подвел я тебя… Прости… Ты же простишь? Правда?
Слезы вытолкнулись из глаз... Я вспомнил: если эйл чувствует себя виноватым, то его рана не желает закрываться... как-то так... Раньше так было, я читал... Значит, и теперь?!
- Ты же спас меня, ты совершил почти невозможное, - бормотал я, глотая слезы и сдирая с себя рубашку. - Никто бы не смог это сделать - только ты... Гирька, ты только держись! Ты уже столько крови потерял, наверное... Я забинтую сейчас...
- И ты же еще обо мне… заботишься так… Говоришь, что я не виноват… а я тебя… А я же не достоин… получается…
Он зажмурился на мгновение и вдруг жалобно спросил:
- Арни, ты… правда не сердишься? Я так… испугался… а потом они тебя увели и… проклинал себя все время… чуть не захлебнулся… А они били тебя! А если бы я не сказал ничего, может, не били бы…
- Они били меня за то, что я их атаману шею сломал! - сказал я. - Рыжий, друг мой, брат мой, ну как мне сказать, чтобы ты поверил? Я не сержусь - мне и не за что сердиться... Наоборот, я столько проклинал себя, что втянул тебя, потащил с собой... и погубил...
- Перевязать тебя... что я ещё могу сделать?! Магия не отзывается, зараза... Но я ещё попробую...
Листья мои, толку от них! В крови все, на земле, грязные...
В тоске я поднял голову, словно вопрошая у неба, у леса, у деревьев: что же мне делать?! Если Гирька до сих пор считает себя виноватым - дело плохо. И магия не особенно поможет. Тут я пригляделся: буквально на расстоянии вытянутой руки от его головы рос чахлый кустик (одни Покровители ведают, как он называется!) - но эти листья, почти круглые, я помнил... Они ранозаживляющие. Я не могу их вымыть в вареной или ключевой воде - но хоть так! Остается верить, что в лесу не очень-то грязно - ведь тут нет людей!
И я, не вставая с колен (так было устойчивее), двинулся к кустику, умоляюще бросив рыжему:
- Потерпи... Я сейчас!
Мало их там было, листочков, но они помогают, они должны помочь! А может быть, их тоже надо обработать магией?
- Арни… - очень тихо позвал он меня. – Мне послышалось или… ты меня братом назвал?
- Не послышалось... Ты мне и правда как брат... Разве не так?
И даже больше чем брат, подумал я, вспомнив некоторых родных братьев, вечно ссорящихся и соперничающих между собой.
- Я бы хотел, чтобы ты был моим братом, - горячо заговорил я. - Мы бы чаще тогда виделись... и вообще... Гирька, заклинаю тебя, перестань себя ругать! Ты ни в чем не виноват! Слышишь?!
Рыжий улыбнулся растерянно и беззащитно.
- Слышу… я даже… почти верю. Арни, спасибо тебе! – в голосе его, слабом и тихом, прозвенела яркая радость. – Это так здорово – то, что ты сказал! Когда мы выкарабкаемся, и у меня будет бумага… и кисти… я хочу тебя нарисовать. Ни разу не пробовал…
- Может, лучше рыб? - улыбнулся я. - Они красивее! И вообще, что значит "почти"?! Ты мне просто верь, без "почти"... Ты же спас меня, рыжий! Никто бы не сделал этого лучше, чем ты... Пожалуйста, держись...
Я гладил листья, шепча одними губами, что они самые лучшие, самые полезные, что они просто обязаны помочь Гирьке, чтобы ему не было больно и всё зажило... Я не старался вспомнить заклинания. Ведь говорят, что если очень хочешь, то любые слова дойдут до тонкого мира - и помогут!